Роджер Желязны - Темы, вариации и подражания [Авторский сборник]

Киф пристально разглядывал Долину Застывшего Времени. Как всегда, он старался растянуть момент безвременья, в течение которого можно было обдумать перспективы своего физического существования и возможные последствия событий. По непонятным для него причинам, процесс зависания продолжался. Его порадовало то, что на сей раз он видит способы, посредством которых можно заранее наметить ход событий и влиять на них, чего ему никогда прежде не удавалось. На этот раз он сумеет устроить для Калифрики не просто ловушку, а ловушку тонкую и хитроумную — от путешественника во времени такому же путешественнику — и достойную путешественника во всех отношениях.

Он сумел удержать ход времени до тех пор, пока почти все не встало на свои места.

Когда Калифрики следовал за Нитью сквозь время без пространства в пространство без времени, его озадачил ее ход — путь в мир, в котором он собирался вновь преследовать Кифа, чтобы вступить с ним в последний поединок. Мир расстилался самым необычайным узором, который Калифрики когда-либо наблюдал. Слишком затейлив — он еще не успел как следует разглядеть его, как сила течения уже перенесла его на уровень событий. Значит, рассматривая множество фактов в их совокупности, выискивая цепь причинных связей величайшей из опасностей и создавая некую линию жизни, ему снова придется положиться на интуицию, которая так хорошо служила ему прежде. Тут он не смог сдержать смех, хотя в этом месте смех, точно так же как музыка или ветер, не мог проявить себя — их просто не существовало. Он крутанул в руках нить и хлестнул ею, словно бичом. Повинуясь его воле, докрасна раскаленная петля понеслась от него прочь, вперед, к глубоким ущельям и широким каньонам его нового будущего мира. И он последовал…

Ступив на каменистую тропу, которая немедленно подалась и посыпалась под ногами, он потянулся к ближайшему выступу скалы и вцепился в него, но и тот тоже обрушился под его тяжестью. Затем, сквозь заклубившуюся пыль, он разглядел внизу длинный крутой склон с отдельными каменистыми уступами, который ему вскоре предстояло преодолеть. Подняв левую руку, чтобы защитить лицо, он позволил телу расслабиться и попытался на пятках спуститься вниз по склону, размышляя о том, как благоразумно уйти от большой, но пока еще далекой опасности, пренебрегая малой, но жестокой, которая уже дышала ему в затылок.

Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на просторной кровати с пологом, голова болела, во рту пересохло. В комнате было темно, но у противоположной стены дневной свет пробивался в щели по краям плотно закрытых ставень. Он попробовал подняться, чтобы подойти к окну, но боль в правой ноге явственно заявила о том, что кость, должно быть, сломана. Он выругался на нормандском, арабском, итальянском и греческом, потер лоб, задумчиво огляделся вокруг и снова уснул.

Затем его разбудил щебет птиц и тихие звуки чьего-то присутствия в комнате. Сквозь щель полузакрытых век он заметил надвигающуюся на него фигуру, по размерам и очертаниям принадлежащую человеку, за спиной которой колыхались какие-то яркие пятна. Фигура остановилась возле кровати, и он почувствовал, как чья-то прохладная рука легла на его лоб, как кончики пальцев принялись искать пульс на запястье. Он открыл глаза.

Она была светловолосой и темноглазой, с кукольным подбородочком, с совершенно гладким личиком без всякого выражения в своей сосредоточенности. Он не мог оценить, была ли она высокой, низенькой или где-то посередке, так как плохо представлял себе высоту своего ложа. Позади нее маячила сияющая статуя обезьяны, бронзовый шимпанзе во весь его рост, отлитый в совершенстве, до мельчайших подробностей, в правой руке он держал вместительный черный чемоданчик. За ним на полу высилась массивная серебряная черепаха с накрытым подносом с едой на спине, ее голова медленно покачивалась из стороны в сторону.

Лишь на мгновение металлические тела вызвали у него прилив страха, когда он припомнил последнюю битву с Кифом, принявшим форму робота.

А затем:

— Не волнуйся, — услышал он ее слова на языке, похожем на один из многих ему известных. — Мы всего лишь хотим тебе помочь.

— Вспомнилось кое-что, вот мне и стало не по себе, — объяснил он. — Нога у меня в самом деле сломана?

— Да, — ответила она, приподнимая покрывало и открывая ногу. Он взглянул на затейливое кружево из черного и желтого металла на своей правой лодыжке. Оно казалось произведением искусства, коим могли бы гордиться при Византийском дворе. — Это соорудил доктор Шонг, — добавила она, жестом показывая на металлическую обезьяну, которая согласно кивнула.

— Сколько времени прошло с тех пор? — спросил Калифрики.

Она бросила взгляд на доктора. Шонга, который ответил: «Дня три — нет, три с половиной», — голосом, подобным звучанию металлического музыкального инструмента, на котором играли тихо и неторопливо.

— Спасибо. А как я здесь оказался?

— Мы нашли вас во время одной из наших прогулок, — пояснил доктор Шонг, — под осыпью, ниже обрушившейся тропы. Мы принесли вас сюда и починили.

— Где я и что это за место?

— Это дом кукольника Джероби Клокмана, моего отца, — сказала ему красавица. — А я Йолара.

Вопрос в глазах, а голос звонкий и чистый.

— Меня зовут Калифрики.

— Ты голоден… Калифрики? — спросила она.

Облизнув губы, он кивнул. Запах пищи стал почти нестерпимым.

— Еще бы, — ответил он.

Доктор Шонг помог ему приподняться и усадил в подушки, в то время как Йолара, сняв салфетку с подноса со снедью, поднесла его к постели больного. Присев на стул, стоявший рядом, она предложила ему поесть.

— Еще не остыло, — заметил он, пробуя.

— Благодаря Одасу, — сказала она, жестом показывая на черепаху. — В спину его вмонтирован нагревательный элемент.

Поймав его взгляд, Одас закивал головой, ответив на благодарность высоким пронзительным голосом:

— Очень рад, — и продолжил: — Пойдемте, доктор, оставим их вдвоем, пусть организмы беседуют, если только не нужно услужить еще чем-нибудь.

Йолара мотнула головой, и оба откланялись. Наконец, оторвавшись от еды и перестав жевать, Калифрики кивнул вслед удалившейся паре.

— Творения твоего отца? — поинтересовался он.

— Да, — ответила она, глядя на него так пристально, что ему стало неловко. — Скоро ты познакомишься и с другими.

— А твой отец?

— Он хворает. Иначе он был бы здесь с тобой, когда ты очнулся, и поприветствовал бы тебя лично.

— Надеюсь, ничего страшного.

Она отвела взгляд и только потом ответила: